Конкурс:Дизайн Кухни

[Leda2]

Яков Есепкин

Концерт в записи

Приближение к зеркалу

Весна твоей жизни совпала с весною,
Венцы филармонии Бах осеняет,
И плачут над каждой органной трубою
Заздравные свечи, и воск их не тает.

Над пурпурной тяжестью бархатных кресел
В сребристо-линейном ристалище зала
Горящею радугой реквием взвесил
Электроорган векового накала.

Он помнит величье и свечки иные,
Ручейную сладкую негу вотуне,
Бессмертие любит изыски свечные,
Червовые искусы в черном июне.

Давно извели бедных рыцарей дивы,
Какие спасать их брались всебесстрашно,
Лишь фурьи меж нас, а белые Годивы
В альковах вкушают с принцессами брашно.

Дались нам аркадии княжеских спален
Темнее, доныне мы там хороводим,
Невинников легкость дика, вакханален
Их танец, Рудольф, что и девиц изводим.

Коль всех отравили цветками граната,
Еще семенами и зернами, Коре
Вернем эти яства, за фугой соната
Звучит пусть, Алекто ль мила Терпсихоре.

Нам чистые ангелы шлют угощенья,
Нам розы свои ароматы даруют,
Свободней музыцы сии обращенья,
Царицы стонежные с нами пируют.

Серебряных эльфам гвоздей яко видеть
Не стоит и маковый рай неохранен,
Закажем убийцам армы ненавидеть,
Равно им терничник нектарный возбранен.

А что воровать друг у друга ауру,
Мы были велики и время лишь наше
Лелеяло пенье и нашу тезуру
Червленою строчкой тянуло по чаше.

Теперь из нее пьют эльфии нектары,
Летят ангелки на мрамор белладонны,
И нимфы златые влекут в будуары
Убитых царей, и алмазятся донны.

Нет маковых раев, а мы и не плачем,
Сон вечности крепок и белых альковниц
Еще мы успеем почтить, и сопрячем
Еще партитуры в охладе маковниц.

Когда лишь в партере темнеет от света,
Близ фата-морган усмиряются чувства,
На пленке миражной в слоях черноцвета
Сияет немая пластина искусства.

[Leda2]

Яков Есепкин

Деяния


Луч забвенья блеснет -- звездной славы рассыплется цепь,
Ершалаима тень ляжет пеплом на зелень Медины.
Вековые смарагды святили болота и степь,
Города и погосты, а ныне пронзают руины.

Навсегда осыпается проклятый вечностью цвет,
Маргаритки вплетают в венки тем, кто книжно бесплотен.
Эти звезды по-варварски будут судить черный свет
И огнями полоть сорняки белоснежных полотен.

Эти звезды черны, только для ожерелья тебе
Хватит блеска у них, возгоравшихся над слободою,
Если камни воздвигнут надгробье последней мольбе,
Ты его освещай переменно с Полярной звездою.

Север, север парчовый, его ли дыханье пьяней
Богоносной чумы, италийских цезурных фиолов,
Долго ангелы нас берегли, апрометных огней
Днесь уже не прейти, не горит и подсвечник Эолов.

Лет валькирий тяжел и стозвучен, бессмертие нам
Уготовано было, но прочат уделы иные
Мертвым вечным певцам, а цветочки обрядные снам
Пусть ауры дают, аще красны юдоли земные.

Ничего боле здесь не затлит мишуру декабря,
Нет и елей для нас, так равно ангелки уповают,
Свечки дарствуют всем, кто возносит еще прахоря
К неботверди в мечтах, с кем нощные певцы пировают.

Были музы ко мне милосердны и щедры всегда,
Налетали сельфиды иль пифии грузно горели,
Десно строфы теклись и алмазная рдела Звезда
Над свечницей ночной, ссеребрились теперь акварели.

Сколь за Слово платить не серебром, а кровью, пускай
Не рыдают хотя божевольные эти камены,
Иисусе-Цветок, мертвых певчих в лазурь отпускай,
Нам не будет одно меж святых псалмопевцев замены.

И почто за бессмертие плату уродцы берут,
Сих браменников жалких я видел на ангельских тризнах,
Высоки небеса, а лазурность ли воры сотрут,
Небоцарские тати, душившие дочек в старизнах.

Только нощным певцам, только правым и званым к венцам
По величию шпиль избирается, паки столпница,
Всуе ныне цвести, веселиться хоромным ловцам,
Положенна сословью лукавому смерть-власяница.

Бросим темных алмазов мерцанность, веретищ худых
Несоцветную мреть на Господнем пороге и всплачем,
Хорошо и горели, ищите сейчас молодых,
Тьмой оплаканных певчих, коль звезды и багрие прячем.

За открытые раны, тяжелое золото лир,
За победы имперские и поклоненье бессилью
Нам позвездно воздастся еще и на Родине, Пирр,
Поцелуем в чело иль венком именным к надмогилью.


***

Мы, Господь, прележим во кровавом рядне,
А в хожденьях стези человекам торили,
Так и вьются по ним только змеи одне,
Васильковый колор чернотьмы растворили.

Ах, пустые сады, что сейчас горевать
О червовых плодах и забельных цветочках,
Выйдем перстами их костяными срывать,
Распевати псалмы в смертоимных сорочках.

Червным, Господь, начнут вертограды цвести
И церковки по грудь искраснятся пред нами,
Ангелы Твои чад не могли упасти --
Им вверху и белеть с всенощными звонами.

***

Эту звездную близость, сиреневых скрипок рыданье
Кто разбился в куски -- понимает, а ты их прости.
Нас Отчизна легко ненавидела и на прощанье
Тяжело полюбила за муки на крестном пути.

Виждь, сердца, точно камни, давно прогибают скрижали,
Возлежат под горами добитые черным цевьем,
Так почто, как святые, стопы от земли отрывали
И горели под нами следы темносиним огнем?

Все звездами ожгло, во свинце полыхают сирени,
Погребальным командам свободные дали штыки.
На Вальхалле найдут, яко должно, пускай наши тени
В азиатских одеждах угрюмые гробовщики.

Век туда мы стремились, небесные били фиолы
С золотыми нектарами, викингов чтили за их
Неподкупность и честность, еще авестийские школы
Наш урок разберут, буде мертвых пречтут и нагих.

Север Азии мил, а в раю лишь едины когорты,
Краска смерти сотрет основные земные цвета,
Что за яд изорвал нетлеенные эти аорты,
Скажет Вакх нам скорей, скажут бренность и славы тщета.

Одиночество в мраморе кармном легко небодержцам,
Слишком долго свои мировольные узы несли
Мы к оцветникам райским, теперь и речем громовержцам,
Небо полнившим вечность, чтоб те не касались земли.

Знаю я, кто убил и меня, и могильщиков оных,
Бедный Йорик очницы вперяет пустые из тьмы
В тени жалкие ал, в турмы мертвых, на шатах зеленых
Мало будет свинца, северяне добавят сурьмы.

Той багряной сурьмы, от которой пьянели царицы,
Молодые наложницы делались мела белей,
Фаэтон улетел, но иные гремят колесницы,
Рим не любит молчанья и антики шумен келей.

Нас рабыни любили, а профили грешниц и ныне
Светлый рай украшают, нимфетки не знают времен,
Посмотри, посмотри, как за нами в тартарской пустыне
Совлачатся они, как у наших стенают рамен.

Станем ими опять любоваться, доколе возможно,
Забывать ли сейчас меловых и рыдающих дев,
Нас любили они, а теперь благочестие ложно,
Вот и плачут пускай, тени царские в мгле разглядев.

Белладонны для всех напасли и вина данаиды,
В арманьяк и рейнвейн пусть глядятся ловцы жемчугов
Из летейских каналов, исторгнут и тени Аиды,
Жемчуг свой подберем, хватит льда для каверных слогов.

Но молю, не сдвигай свечи ненависти к изголовью,
Может, встретимся вновь при зажженных во славу свечах,
После смерти полюбят меня, но такою любовью,
От которой застынут и слезы в кровавых лучах.